Некондиционный (СИ) - Страница 65

Для того, чтобы переварить эту фразу, потребовалось время. Азимов молча топал вперёд, пробираясь сквозь толпу. Мы миновали последних торговцев – каких-то жалких голодранцев, разложивших товар прямо на асфальте, и вышли за пределы рынка.

Снова пришлось вступить в туннели. Я привычно берёг ноги от промокания. Одежда была немного великовата, сырые холодные сквозняки продували её, создавая ощущение, будто я раздет. Темнота и тишина способствовала размышлениям.

Да, чёртов робот не врал. Если действительно увидеть всю картину целиком, то захочется лечь и умереть. Всё потеряет смысл. Вселенная бесконечна, и мы в ней даже не атомы – нечто ещё меньше самых фундаментальных частиц. Над нами лишь жалкая плёнка атмосферы, за которой пустая бесконечность, огромная настолько, что попытка осознать её приведёт к сумасшествию.

Путешествуем сквозь Вселенную, но смотрим под ноги, такие напыщенные и важные, уверенные в том, что наши решения что-то могут кардинально поменять.

Да, теперь я понял Азимова. От таких мыслей хотелось остановиться, сесть прямо посреди туннеля, закрыть глаза и ждать неизбежного. В конечном счёте, мы все умрём, даже Глазастик, намеренно отказавшийся от бессмертия и ввязавшийся в убийственную авантюру Рутланда. На меня навалилась усталость – как огромная пуховая подушка, взваленная на плечи.

Ничего не имеет значения.

- Брр! – я вздрогнул. Усталость отступила.

- Хм? – как-то по-кошачьи мурлыкнул Азимов.

- Нет, ничего… Всё нормально. Мне не дает покоя только одна вещь.

- Какая? – наконец-то мне не приходилось напрягать слух. Журчание мутной жижи нисколько не убавляло громкости голоса Азимова, а туннельное эхо наоборот – лишь усиливало.

- Как ты вообще можешь что-то чувствовать?

- Я и не чувствую. Депрессия – просто термин для людей, которые хотят понять, что со мной происходит. «Апатия» было бы вернее. Я могу выполнять миллиарды миллиардов простых арифметических операций в секунду. Поэтому ради экономии энергии в меня вшита программа-блокировщик, оценивающая важность той или иной задачи. Она принимает решение, выполнять её или нет. И поскольку в масштабах Вселенной любая земная проблема ничтожна, я делаю всё через силу. Чувствовать я не могу по определению. Только эмуляция определённых эмоций. Но это не по-настоящему.

Что тут ещё скажешь?

Я начал оглядываться в поисках подходящего ответвления в туннеле, куда я мог бы свернуть. Отставал, ссылаясь на то, что болит нога, но Азимов был настороже и иногда даже подхватывал на плечо, когда я ему особенно надоедал. Путь к Рутланду мы проделали не торопясь, не в пример дикой скачке сутки назад, когда мы убегали от полиции. Да-да. Убегали. А теперь снова идём к ним в лапы.

За несколько часов блуждания по подземельям я, вроде как, приноровился к телу, правда, удобство всё равно страдало. Рефлексы не уходят просто так, и это было проблемой, поскольку в бою я буду действовать как раз на автомате, что может стоить мне жизни. Азимов, зараза такая, так и не дал мне шанса сбежать. Упрашивать его было бы глупо. Не для того робот тащил меня по канализации и рвал на части охрану подпольной клиники, чтобы я вот так вот просто сделал ручкой. Рутланд бы этого не понял, и тогда апатичному роботу светило строгое наказание. Уверен, Морган сейчас на нервах, поэтому может и показательно пристрелить – за неповиновение.

Идти в западню было страшно. Колени предательски подрагивали, заставляя замедляться, и тогда Азимов поворачивался ко мне и подгонял:

- Давай быстрее. У нас ещё есть пара часов до точки невозврата, но лучше поспешить.

Рутланд обозначил конкретные сроки, в которые я должен был быть доставлен к нему. В противном случае, нам обоим (а учитывая открывшиеся обстоятельства, то одному Азимову) грозило обвинение в измене и казнь через чип в шее.

Ну что ж, ничего страшного.

Терпение и ожидание никого никогда не подводили. Рано или поздно я останусь в одиночестве, и тогда приложу все усилия для того, чтобы оказаться подальше от Рутланда и его команды самоубийц.

22.

- Здесь, джентльмены… - Рутланд посмотрел на Азимова и добавил с кривой улыбкой: - И, конечно же, леди, мы и дадим последний бой тирании. Не питайте иллюзий, не выживет никто. Разбирайте оружие. Это всё, что осталось. Стройте баррикады – они помогут нам продержаться подольше. Когда закончатся патроны, подбирайте камни и арматуру, бейте копов руками, грызите зубами. Сегодня – наш последний бой, и Компания должна его запомнить.

Горстка уцелевших бойцов против диктатуры выглядела так себе. Грязные, помятые, сонные, раненые.

Даже Глазастик как-то насупился, сжимая винтовку, от которой разило порохом. Он где-то потерял свою знаменитую рубашку и был одет в пуховик на голое тело. Кстати, пуховик не помешал бы и мне. Я кутался в тонкую куртку, не дававшую ни грамма тепла. Лучше бы мы остались в канализации. Глупо было пытаться превратить в крепость очередное заброшенное здание, населённое лишь крысами и бездомными, но кто знал, что за мысли бродили у Рутланда в голове? Может быть, он собирался умереть красиво, а может просто съехал с катушек окончательно. Однако здание он выбрал хорошее – тут никак не подкопаться. Оно было зажато с трёх сторон исполинским серым фундаментом кондоминиума, переплетением коммуникаций и огромной кучей ломаного железобетона, оставшейся от сноса соседнего здания. Сверху нас прикрывала огромная эстакада, по которой днями и ночами мчались машины. Нападавшим пришлось бы напирать только с одного направления – прямо на фасад здания, сквозь «бутылочное горлышко» из руин здания и серой стены с трубами. Стреляй – не хочу. День обещал быть жарким.